Предсказание
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон;
Когда чума от смрадных, мертвых тел
Начнет бродить среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать,
И станет глад сей бедный край терзать;
И зарево окрасит волны рек:
В тот день явится мощный человек,
И ты его узнаешь — и поймешь,
Зачем в руке его булатный нож;
И горе для тебя! — твой плач, твой стон
Ему тогда покажется смешон;
И будет все ужасно, мрачно в нем,
Как плащ его с возвышенным челом.
1830 г.
1) М.Ю.Лермонтов здесь предсказывает февральскую революцию и октябрьский переворот 1917 г. Но не прост о предсказывает, а даёт оценку этим событиям. Это «черный год» России. Отношение негативное, оценка отрицательная в отличие от советского подхода к этим стихам.
2) Особой любви к царю в народе никогда не было, но почитание было. Пища любой революции – страдания, кровь, смерть. Разрушение прежних законов приносит анархию и хаос в любую страну. А за этим приходят многочисленные беды…
3) Тиф и голод. Болезни, разорение, нищета – всегда сопутствующие беды любой революции.
4) Троцкий, Ленин, Сталин?
5) Здесь НОЖ – символ железной воли и абсолютной власти. Без таких качеств вождя революция победить не может.
6) Привлекательные лозунги и возвышенные цели любой революции не имеют под собой правды. Первоначальная сущность любой революции – мрак и ужас.
PS В этих стихах М.Ю.Лермонтов предсказывает будущее для России: революцию, кровавые события октября 1917, болезни и голод, разрушение законов, страдания, кровь и смерть для народа. Иными словами: грядет государственная катастрофа!
Великий русский поэт создал это стихотворение в 16 лет.
Прощай, «немытая Россия» Кто автор?
Сергей Сокуров
ПРЕДИСЛОВИЕ С РАЗДРАЖЕНИЕМ
Вы думаете, я о Лермонтове? Отнюдь нет! Благороднейший наш соотечественник не имеет никакого отношения к одному из самых известных сти-хотворений русской литературы, которое публикуется уже более века под его именем и принимается читателями как само собой разумеющееся, от-ражающее и ощущение автора и действительность. Отчего так?
Прежде, чем указывать обвинительным перстом на истинного сочинителя этой стихотворной мерзости и предавать его казни осуждением, призываю пристальней вглядеться в самих себя. Вот он – коллективный лжец-очернитель – вся наша русскоговорящая, с колыбели, общность. Разве не все мы, за редким исключением, с каким-то сладострастием, дай только малейший повод, обгаживаем всё родное, вечное и святое? Особенно в задушевных разговорах. И подобострастно, с жаром, поддакиваем ино-земцам, когда они политкорректно, подыскивая слова, намекают на исконное свинство русских. Обеляет нас в этом в некоторой степени лишь то, что, разглядев в собеседнике убеждённого русофоба, способны тут же дать отпор, доказывая с тем же жаром обратное. А если тот заморский русофоб вдруг возымеет желание с оружием в руках полезть в наш (как мы поспешили согласиться с ним) «отечественный свинарник», чтобы его почистить (вернее, обчистить), то, без рассуждений, «и сурово брови мы насупим…». Вот такие мы непреклонные. Как пить дать, накостыляем шею всякому, кто рот не прополаскивает, раскрывая его на Святую Русь, всем этим карлам, жакам, фрицам, прочим немцам. Да так вдохновенно, что, по обычаю своему, не заметим самых опасных русофобов. А они среди нас затесались. Вот хотя бы этот – Митрий-Митричем представляется – с отёкшим лицом интеллигентного пьяницы. Пока его рассматриваем, вспомним два стихотворения. Оба проходили в школе.
ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ ЯКОБЫ ОДНОГО АВТОРА
- Родина
Люблю отчизну я, но странною любовью!
Не победит ее рассудок мой.
Ни слава, купленная кровью,
Ни полный гордого доверия покой,
Ни темной старины заветные преданья
Не шевелят во мне отрадного мечтанья.
Но я люблю – за что, не знаю сам –
Ее степей холодное молчанье,
Ее лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек ее, подобные морям;
Проселочным путем люблю скакать в телеге
И, взором медленным пронзая ночи тень,
Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,
Дрожащие огни печальных деревень;
Люблю дымок спаленной жнивы,
В степи ночующий обоз
И на холме средь желтой нивы
Чету белеющих берез.
С отрадой, многим незнакомой,
Я вижу полное гумно,
Избу, покрытую соломой,
С резными ставнями окно;
И в праздник, вечером росистым,
Смотреть до полночи готов
На пляску с топаньем и свистом
Под говор пьяных мужичков.
- Прощай, немытая Россия
Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ.
И вы, мундиры голубые,
И ты, им преданный народ.
Быть может, за стеной Кавказа
Сокроюсь от твоих пашей,
От их всевидящего глаза,
От их всеслышащих ушей.
Рукопись первого стихотворения до нас дошла. Рука Лермонтова. Второе появилось в списках в начале 70-х годов XIX, потом в журнале «Русская старина» под его именем через 46 (!) лет после роковой дуэли. Причём, каноническому «пашей» в той публикации в списках предшествует «во-ждей», есть вариант «царей». Не известны ни черновик, ни лермонтов-ский автограф.
Первооткрывателем гласно назвался историк П. Бартенёв, известный археограф и библиограф. В частном письме он ссылается на некий «подлинник руки Лермонтова», так никому и не показанный. Никто не видел его. Таинственным образом исчез. Позже, в своём журнале «Русский архив», Бартенёв печатает приписку: «Записано со слов поэта современником». Подлинной записи того безымянного «современника» также до сих пор не нашли. Странные пропажи, согласитесь.
Теперь посмотрим на оба произведения глазами неискушённого в поэтическом искусстве читателя. Если то и другое сочинение принадлежит од-ному автору, то какие-то совершенно разные России он описывает. Первую любит. Чувство своё называет «странным», так как вроде бы, при взгляде со стороны, не могут вызывать «отрады» «печальные деревни» с «избами, покрытыми соломой», не яркая, бедная формами и красками равнинная природа и гибельные «разливы рек». Но Россия для Лермонтова и для тех, кому он адресует лирическое признание, – Родина. А это придаёт «странности» индивидуальный смысл радостного изумления. Будь наш поэт, например, вояжирующим по империи французом (вроде изначально настроенного на неприязнь маркиза де Кюстина), он непременно бы отметил на деревенском празднике глумливых, бранящихся крестьян. Но влюблённому в свою бедную, несовершенную родину московскому дворянину слышится не сквернословие, а «говор»; и не мужиков, а покладистых «мужичков».
Во втором стихотворении автор (Лермонтов? Другой?) не «скачет в телеге просёлочным путём», оглядывая окрестности влюблённым взором. Он, что есть мочи, бежит из России, спешит покинуть ту же самую Родину, которую в одноименном стихотворении «любил странною любовью». Хочет оказаться «за стеной Кавказа» в окружении чужих ландшафтов, среди племён, для которых он враг, ибо завоеватель. Мечтает «сокрыться» то ли от каких-то «вождей», то ли от «пашей», хотя империя, которой он служит, Российская, не Османская (и поэт средней руки, навеселе, такой несуразицы не напишет). Он не замечает природы, которая его умиляла с детства, не слышит «говора пьяных мужичков». Теперь они у него только «послушный голубым мундирам народ», рабы из «страны рабов и господ». Автор отказывается назвать её Родиной, она… «Немытая Россия».
Можно подумать, что стихотворцу, на бегу, было не до подбора определения; вплёл в строчку, что на раздражённый ум пришло, лишь бы в ритм.
Но Лермонтов не таков. В его подлинниках каждое слово со смыслом. Нет, не мог он изменить гению, коим наградил его Творец. Не посмел бы грязно исковеркать начальную строчку «Прощания с морем», что написал его ку-мир, невольник чести: «Прощай, свободная стихия!». Публицист П.Краснов отметил в «Немытой России» «кривоватый слог, убогие сравнения и полное отсутствие глубины, столь характерной для Лермонтова… Анализ показывает полное несоответствие стилю Лермонтова. Так, «голу-бые мундиры», «паши» не встречаются у автора «Родины» нигде более». «Грубость, топорность строк» увидел в этом стихотворении Г.Клечёнов.
О РУССКОЙ БАНЬКЕ И ЕВРОПЕЙСКИХ ТАЗИКАХ
Главное, что сразу бросается в глаза, вызывает недоумение и внутренний протест, так это оскорбление Отечества – с первой строки. Лермонтов, дворянин и патриот, с любовью в своих сочинениях отзывавшийся о про-стом народе, нигде, ни одним словом не отмечает телесной нечистоплотности низших сословий. «К слову сказать, – пишет П.Краснов, – словосочетание «немытая Россия» если чем и примечательно, так это своей под-лостью и переворачиванием ситуацию с ног на голову. Уж по уровню гигиены с русским мужиком из самой захудалой деревни, сотни лет мывшимся в парной бане, как минимум, раз в неделю, не сравниться не то, что евро-им крестьянам, мывшимся два раза в жизни, но и самым изыскан-ным французским дворянам, мывшимся, в лучшем случае, раз в год, и придумавшим духи и одеколон для отбивания невыносимого смрада не-мытого тела, и дворянкам, носившим блохоловки».
Ваш покорный слуга, уважаемый читатель, сподобился после ВОВ, в юном возрасте, побывать в европах, куда занесли нашу семью военные дороги отца. Напоминаю, это была середина ХХ века. В сибирском городке, откуда мы, Сокуровы, родом, едва ли не в каждом дворе была банька (или од-на на 2-3 двора). То же – в деревнях. В мадьярской Ньиредьхазе, в галицийском Самборе на первых порах негде было помыться. В отдельных квартирах среднего класса были ванные комнаты, но не сразу стал действовать водопровод. В простонародных кварталах горожане пользовались общими колонками на улицах, плескались на кухне в тазиках. Для селян – речка и колодец, без проблем. Зимой дрова, торф и уголь расходовали только на приготовление пищи и обогрев жилья. Так что вправе было воскликнуть: «Привет, немытая Европа!»
НЕМНОГО СОМНЕНИЙ, ДЛЯ ПРИЛИЧИЯ
И всё-таки, сделаю теоретическое допущение: а вдруг оба стихотворения написал действительно Лермонтов под воздействием паршивого настроения! Точнее, «один из двух» Лермонтовых, разделённых в его физическом теле каким-то событием, что меняет в человеке сознание, приоритеты, взгляды на себя и окружающее. Мы знаем хулиганствующего безбожника и придумавшего себе республиканские взгляды Пушкина первых семи лет после Лицея. И знаем совсем другого Пушкина, остепенившегося, при-знавшего Бога, сторонника просвещённого самодержавия, кем он оставался до последних дней. Таковым его сделало судьбоносное сельцо Ми-хайловское – «приют спокойствия, трудов и вдохновенья». Процесс пере-рождения, в интенсивной фазе, длился с 1824 по 26 год. Он почти надвое разделил поэтическую жизнь гения в печатный её период: 9 лет до север-ной ссылки и 10 – после.
Лермонтов написал «Родину» в 1841 году, незадолго до смерти. «Немытая Россия» могла бы теоретически появиться под его пером, когда он, после отпуска, в том же году возвращался в свой полк на Кавказ. Появись такой дерзкий вызов власти в 1837 году, когда автор стихотворения «Смерть поэта» уже собирался по Высочайшему повелению отправиться на войну с горцами, то такой «залп грязью» в сторону трона стал бы сразу услышан всеми. Выходит, между двумя стихотворениями, резко противоположными по тональности, считанные месяцы, если не недели, а то и дни. Этого временного отрезка недостаточно для мировоззренческого перерождения че-ловека, тем более байронического склада ума. Этот вывод был бы весом в рассуждениях, если бы мы гадали, писал – не писал «немытую Россию» человек, которому критика и вдумчивые читатели пророчили занять место рано ушедшего Пушкина. Однако гадать нечего. Автор известен. Только уточним: автор фальшивки.
СОУЧАСТНИК
Когда заходит разговор о появлении на Свет Божий скандального стихо-творения «Прощай, немытая Россия», сначала в списках, потом в печати, неизменно фигурирует библиограф Бартенёв. Других свидетелей нет. Сей человек посвятил всю жизнь отысканию и публикации неизвестных материалов и литературно-биографических документов о русских писателях. Благодарны мы ему и за возрождение интереса к Пушкину, после яростно-го его развенчивания Писаревым. Но у известного археографа было, как говорится, «рыльце в пушку». Бывало, ради пущего воздействия на заинтересованную публику, ради увеличения числа подписчиков своего журнала, ради «сенсационных открытий» он шёл на весёлые розыгрыши, которые как-то незаметно и мило переходили в серьёзные подлоги. Притом, он осторожно сотрудничал с Герценом, которого в своё время «разбудили декабристы» и который «звал Русь к топору» на безопасном расстоянии, из Лондона. Для бесцензурной печати требовались «разоблачительные» сочинения признанных и прозаиков. Если таковых произведений не хватало, их сочиняли «под известные имена» скорые на руку виршеплёты-либералы. Сам Бартенёв писательскими талантами не блистал. Как-то он осилил несколько строк с помощью заимствований у Пушкина, но честно признался в своей поэтической бездарности. К его удаче объявился единомышленник, мастер стихосложения, ставший другом, тот самый, с одутловатым лицом, что представлялся Митрий-Митричем.
МИСТИФИКАТОР
Д. Д.Минаев в пореформенной России заслуженно пользовался известностью едкого сатирика, талантливого пародиста и бесовски весёлого мистификатора. Был выпить не дурак, душа компании. Удачно (ну, почти ори-гиналы!) пародировал классиков поэзии, от Данте до Пушкина (последнего, на потеху зубоскалам, высмеял пародийным романом «Евгений Онегин наших дней»). Доставалось от него и прозаикам, даже Льву Толстому.
Однажды (дело было в 1873 году), когда издатель «Русского архива» особенно нуждался в свеженьком разоблачительном документе самодержавия, Минаев принёс другу чудесным образом обнаруженное стихотворение, которое начиналось разящими, с запашком немытого народного тела, словами «Прощай, немытая Россия».
«Пушкин, что ли?», – спросил Бартенёв, вспомнив первую строку известного послания «К морю», написанного, когда опальный поэт прощался со «свободной стихией», отправляясь в Михайловское. «Нет, Лермонтов», – ответствовал хмельной, по своему обычаю, Минаев. Прочтя всё восьмистишие, Бартенёв, поразмыслив, согласился. Тот же Минаев, ухмыляясь в бороду, недавно ознакомил его с сатирической поэмой «Демон», в которой были такие строки:
«Бес мчится. Никаких помех
Не видит он в ночном эфире.
На голубом его мундире
Сверкают звезды рангов всех».
Хотя подписи не было, Бартнёв без объяснений понял, кто автор этого другого «Демона». «Голубой мундир» выдавал сочинителя «Немытой России» с головой, тем более, что, ведал библиограф, Лермонтов никогда и нигде не применял это словосочетание. Однако разоблачать мистификатора не было информатору Герцена никакого резона.
Увы, на сей раз ошибся Бартенёв. Как писал наш современник В.Хатюшин, пародийная мерзость ряженого под демократа Минаева, звучащая кощун-ственно и отвратительно, пережила и царизм, и социализм (в том числе развитой») и уютно чувствует себя в постсоветскую эпоху. И, что невыносимо, она стала частью литературного наследия Лермонтова.
СОЮЗ МЕРЗАВЦЕВ И НЕВЕЖД
Актом грамотной идеологической войны назвал П.Краснов введение этой фальшивки в учебники, начиная с советских; её неограниченного тиражирования. По сути, «кричащая русофобия», выраженная в стихах, стала как бы визитной карточкой великого поэта. И все усилия опровергнуть автор-ство Лермонтова таких авторитетных исследователей, как академик Скатов, например, сводятся на нет невеждами и сознательными мерзавцами. Недавно в одном из «телешоу» публичный писатель Быков вновь смаковал «немытую Россию», цитируя якобы Лермонтова. Ну, с невеждами понятно. А какую цель ставят «сознательные мерзавцы»? Ведь, благодаря авторитету гнусно «подставленного» здесь Лермонтова, каждое новое поколение со школьных лет привыкают видеть Родину «немытой», то есть в облике мирового бомжа, неопрятной, дурно пахнущей, убогой на фоне чистенького, ухоженного, густо благоухающего французскими духами, но экономящего воду Запада. Кто заинтересован в русофобском штампе, безумно заложенном в подсознание людей, читающих на русском языке? Разуме-ется, те силы, что ставят целью манипулирование сознанием насельников огромный страны, которая для атлантического мира как кость в горле, как досадное бревно, которая лежит веками на пути их вселенской экспансии.
Соотечественники, будьте бдительны и разборчивы! Читайте подлинного Лермонтова – «Родину», «Бородино», да практически всё, что им написано. К столетнему юбилею поэта «Вестник литературы» откликнулся такими словами: «Лермонтов составляет гордость и славу русской поэзии, которому наравне с другими «богатырями пера» обязаны мы крепостью наших национальных чувств… Ведь Лермонтов, бесспорно, был одним из тех поэтов, которые научили нас любить нашу родину и заставили возгордиться ею…». В.О.Ключевский писал: «… вспомните РОДИНУ Лермонтова… Поэзия, согретая личным чувством поэта, становится явлением народной жизни, историческим фактом. Ни один русский поэт доселе не был так способен глубоко проникнуться народным чувством и дать ему художественное выражение, как Лермонтов».
Неслучайное убийство
Михаила Лермонтова
Гибель великого поэта
глазами современного сыщика
Александр Карпенко
1
5 июля 1841 г. под Пятигорском был убит Михаил Юрьевич Лермонтов. Эта драма до сих пор не даёт покоя литературоведам, историкам – и криминалистам. Именно с точки зрения криминалиста, бывшего офицера ми-лиции, взглянул на неё автор.
Расследование
Начнём с хрестоматийных фактов. На следующий день после смерти по-эта комендант Пятигорска полковник Ильяшенков назначил следственную комиссию. Единственной версией была гибель поручика Лермонтова на дуэли с отставным майором Мартыновым – давним приятелем убитого ещё по юнкерскому училищу. Мартынова препроводили в городскую тюрьму, секундантов – корнета Глебова и князя Васильчикова – на гауптвахту, потом под домашний арест. Были проведены осмотры места происшествия и квартиры, где жили Лермонтов и его родственник Столыпин, со-ставлена опись имущества поэта, изъяты пистолеты, из которых якобы дуэлянты стрелялись. Врач Барклай-де-Толли освидетельствовал тело убитого.
Мартынова, Глебова и Васильчикова допросили через три дня. Позже – слуг и госпожу Верзилину, в доме которой, по словам обвиняемых, про-изошла ссора стрелявшихся. Следствие установило, что 13 июля 1841 г. на вечере у Верзилиной Лермонтов отпустил очередную остроту в адрес Мартынова. Тот вызвал поэта на дуэль, она состоялась через два дня у подножия горы Машук. Лермонтов стрелять отказался, стоял, подняв пистолет вверх. Мартынов, подойдя к барьеру, выстрелил и убил поэта наповал.
Делом поначалу занялся гражданский суд, но вскоре Николай I перенаправил его в военный (для офицеров более снисходительный). Приговор царь ещё и смягчил. Глебова и Васильчикова освободили от наказания, Марты-нову присудили три месяца крепости с последующим церковным покаянием. Между прочим, по тогдашнему законодательству максимальным наказанием за убийство на дуэли была смертная казнь.
«Напиши, что ждал выстрела»
Не надо быть юристом, чтобы обратить внимание на то, как халатно расследовалось дело.
Мартынову, Глебову и Васильчикову предоставили «вопросные листы». Письменно же, всё обдумав, они должны были отвечать. Показания, по сути, не перепроверялись – хотя с сегодняшней точки зрения вопросы воз-никают. Например, даже о том, как ехали к месту поединка, подследственные писали по-разному. Мартынов писал, что Лермонтов и Васильчиков – верхом, Глебов – на дрожках, сам он выехал раньше. Глебов – что Марты-нов, Васильчиков и Лермонтов – верхом, Лермонтов на его, Глебова, ло-шади, сам Глебов – на беговых дрожках. Васильчиков написал лишь, что Лермонтов и он скакали верхом. Путались и в описаниях хода дуэли: на вопрос, стрелял ли Лермонтов, Мартынов не ответил; Глебов показал, что не стрелял; Васильчиков заявил, что позже он сам выстрелил из пистолета Лермонтова в воздух, чтобы разрядить оружие. А ведь для следствия правдивость их показаний очень важна! Обычно в таких случаях для устранения противоречий проводятся очные ставки.
Чтобы не быть голословным, приведу выдержки из статей Свода законов Российской империи, (основным, действовавшим тогда законодательным документом). Так, в статье 994 говорилось: «Очные ставки даются для объяснения противоречий и для взаимного уличения подсудимого…и других, причастных к делу лиц…». В статье 1001: «Речи обеих бывших на очной ставке сторон записываются и подписываются по общим правилам о порядке допроса подсудимых и свидетелей».
Какие хорошие статьи применительно к нашему расследованию. А ведь ничего не сделали следователи и судьи!
При этом содержались обвиняемые так, что имели возможность обмени-ваться записками. И обменивались! Вот, например, Глебов пишет в тюрьму Мартынову: «…Прочие ответы твои согласуются с нашими, исключая того, что Васильчиков поехал со мной; ты так и скажи. (…) Надеемся, что ты бу-дешь говорить и писать, что мы тебя всеми средствами уговаривали (по-мириться. – Авт.). Напиши, что ждал выстрела Лермонтова».
Замечания важны. Ведь больше всего следователей волновало, были ли попытки помирить дуэлянтов. Похоже, стояла задача свести всё к тому, что Лермонтов сам не хотел мира – и нарвался.
Интересно посмотреть, что же делал Мартынов перед своим арестом? Вот текст его показаний (пунктуация и стилистика сохранена). «Мне не известно в какое время взято тело убитого Поручика Лермонтова. Простившись с ним я тотчас же возвратился домой; послал человека за своей черкеской, которая осталась на месте происшествия, чтобы явиться в ней к Коменданту. Об остальном же до сих пор ни чего не знаю».
Ранее Мартынов писал, что послал человека Илью, имя которого из окон-чательного текста показаний убрал.
Задержка явки с повинной к властям ожиданием брошенной на месте убийства черкески – явная отговорка. У Мартынова было несколько из-вестных в Пятигорске черкесок, в которых он мог явиться, как уважающий себя дворянин, к начальнику. Он же ожидает, когда «человек» доставит ему грязную и мокрую черкеску, … чтобы явиться в ней к Коменданту».
Мартынов явно затягивал время явки к коменданту с целью согласования и обдумывания своих показаний с другими соучастниками – Васильчиковым и Глебовым.
Второй секундант
Но, допустим, Глебов – секундант Мартынова, его приятель. А что же секундант Лермонтова?
Васильчиков в этой истории – фигура странноватая. Он явился к комен-анту на следующий день после ареста Глебова и Мартынова. Заявил, что был вторым секундантом (позднее объяснял, что всё вообще было условно, Глебов приятельствовал и с Лермонтовым тоже, предполагался как секундант обоих, но решили, что нужен кто-то ещё). Случайный человек, прикомандированный к экспедиции, проверявшей гражданские учреждения Кавказа. В Пятигорске лечился от геморроя. Более того! Накануне Лермонтов на него написал весьма едкую эпиграмму. Правда, Васильчиков – сын Председателя кабинета министров империи. То есть человек, которому за участие в дуэли мало что грозило. (И точно – царь простил, учи-тывая «заслуги отца».)
Но ведь у Лермонтова был друг, однополчанин, к тому же и родственник – Алексей Столыпин! Секундант во время давней дуэли с де Барантом, он и сейчас неофициально представлял интересы поэта после стычки с Мартыновым. Или не так? Васильчиков о роли Столыпина вспомнил лишь че-рез много лет. По другим свидетельствам, Столыпина в те дни вообще в Пятигорске не было…
Вообще, воспоминания очевидцев – отдельная тема. Глебов вскоре погиб в бою. Мартынов в конце жизни попытался написать письмо-исповедь, но дальше описания, каким хулиганом в юнкерской школе был Лермонтов, не пошёл. Рассказы Васильчикова с каждым десятилетием становились всё путанее и были направлены на то, чтобы обелить себя и очернить Лер-монтова. А Столыпин… Именно он о смерти Лермонтова не рассказывал ничего – даже родственникам. Не выполнил и дворянского обязательства (реверса) доставить имущество убитого родственника на родину к бабушке поэта (с кем-то передал). Боялся показаться ей на глаза?
Возможно, складывается впечатление, что Лермонтов действительно был злой и ехидный человек, который над всеми смеялся. Его короткая жизнь прошла в армии. Вначале учеба в юнкерской школе, потом служба в четырех полках: Гвардейском гусарском, Нижегородском драгунском, Гродненском гусарском и Тенгинском пехотном. Когда поэта хоронили, то гроб с телом несли представители всех четырех полков, в которых служил поэт.
В армии умеют подмечать слабые стороны человека и подсмеиваться над ними. Кто служил, меня поймет. Таким был и Лермонтов. Только у него всё получалось с юмором, интересно, поэтично. Да,.. и язвительно! Если в своих шутках заходил слишком далеко – сразу извинялся.
С честными, добрыми, храбрыми и открытыми в общении людьми Лер-монтов был дружен. Он их любил и уважал. В коллективе Лермонтов всегда был заводилой. Вопрос: тянулись бы люди к поэту, если бы он был та-ким едким и злым, каким его сейчас представляют?
Экспертизы
Отдельная тема – оружие стрелявшихся. Сначала в деле фигурируют пистолеты, изъятые в доме поэта и Столыпина («одноствольные с фестона-ми с серебряными скобами и с серебряною насечкою, из коих один без шомпола и без серебряной трубочки»). Потом выясняется, что это ошибка, – пистолеты Столыпина. Появляются другие – якобы принадлежавшие Лермонтову пистолеты Кухенрейтера. Они и объявляются оружием дуэли. Но ведь в описи имущества поэта значится лишь «пистолет черкесский с золотою насечкою в чехле азиатском» – и никаких других.
Кухенрейтеровские пистолеты – интересная деталь. Они более мощные и дальнобойные. Запомним это.
Медицинское освидетельствование тела также проведено поразительно небрежно. «Наставление врачам при судебном осмотре и вскрытии тел» 1829 г. предписывало «определить род повреждения… описать величину, вид, длину и ширину самого повреждения и сличить с орудиями, коими оное причинено…» Не сделано! Мы знаем лишь, что пуля пробила грудь навылет. Согласно современным исследованиям – справа налево, снизу вверх, под углом 60 градусов. Осмотр тела убитого лекарем пятигорского госпиталя Барклаем де Толли зафиксировал: пуля вошла в правый бок «ниже последнего ребра, при срастании ребра с хрящом», вышла между «пятым и шестым ребром левой стороны и при выходе прорезала мягкие части левого плеча». Как раз получается угол в 60 градусов! Возникает вопрос о позе, в которой погибший мог быть во время дуэли. Если продлить траекторию полета пули и провести простейшие математические расчёты, то получается – Лермонтов находился по отношению к Мартынову на высоте около 8 метров. Расчёты приведены в статье «Дуэли не было, или Как помогли компьютерные технологии». https://proza.ru/2019/02/24/1845.
Появились версии, что Лермонтов стоял на возвышении, при этом боком, сильно отклонившись назад, подняв руку с пистолетом. Ну, станьте на косогоре в такую позу, постойте хоть минут пять! Сразу поймете, что в такой позе стреляться невозможно.
Другое объяснение – в кармане сюртука поэта обнаружено бандо его кузины Екатерины Быховец. Якобы пуля об него ударилась и отклонилась вверх. Но «бандо» – это женское украшение на голову, золотистая тесёмочка с застежкой. Никак оно не могло отклонить тяжелую свинцовую пулю.
Согласно современным медицинским исследованиям у Лермонтова в результате выстрела были повреждены печень, диафрагма и легкое. При таком ранении раневой канал рассматривается как прямолинейный, расположен снизу вверх под большим углом к горизонту. Теперь подумайте: возможен такой раневой канал в условиях дуэли, когда дуэлянты стоят друг напротив друга на небольшом расстоянии? Вопрос второй – зачем надо было ставить Лермонтова с расстоянием в 20 шагов от Мартынова на высоту в восемь метров?.. Так была дуэль?.. Вопросы к читателям.
«Полицмейстер на тебя зол»
Почему тело Лермонтова лежало под проливным дождём ещё более трёх часов? (Кстати, один из слуг уверял, что поэт умер не сразу, везли потом ещё живого.) Участники дуэли объясняли – мы отправились искать врача. Но почему не погрузить тело в дрожки, просто не перекинуть поперёк седла? Почему следствие не уточняло элементарные подробности? Почему то? Почему это? «Почему» нет конца…
И тут, думаю, надо обратить внимание на фразу в одной из записок Глебова Мартынову: «Полицмейстер на тебя зол». Убийство Лермонтова расследовали военные. Но ведь была ещё одна сторона, которая этим делом могла заняться профессионально, – полиция.
А она тогда работала вполне квалифицированно. Сошлюсь на забытое ныне «дело Клейста» (1843 г.). В лесу нашли труп молодого человека – Юлиуса Клейста. Огнестрельная рана в грудь, в кармане записка о самоубийстве, рядом пистолет… Но полицию насторожила расстёгнутая одежда, а доктор определил, что пулевое отверстие не соответствует калибру найденного пистолета. Быстро и грамотно проведённое следствие установило: Клейст на балу поссорился с бароном Остен-Сакеном. Оба тут же, чтобы отвести подозрения, написали предсмертные записки и выехали на поединок. Остен-Сакен выстрелил первым. Убитого Клейста бросили в лесу.
И убийство Лермонтова тоже можно было раскрыть!
Без дуэли?
Я подчёркиваю: убийство. Может, участникам дуэли и тем, кто занимался расследованием, было что скрывать – оттого и возникают вопросы?
За несколько дней до смерти Лермонтов написал:
Мои друзья вчерашние — враги,
Враги — мои друзья,
Но да простит мне грех Господь благий,
Их презираю я…
Выскажу версию. Что в Пятигорске имелась целая группа влиятельных врагов Лермонтова – факт. Они действительно интриговали, пытались стравить с поэтом других офицеров (например, молодого Лисаневича). В конце концов, болезненно самолюбивого, комплексующего Мартынова завести удалось.
После вызова тот понял: проигрывает в любом случае. Откажешься от дуэли – станешь посмешищем в глазах общества (трус!). Выйдешь к барьеру – всё равно моральная победа за Лермонтовым: он стрелять не станет, однако раздражённого, суетящегося «Мартышку» при других так припечатает!
Что произошло потом у подножия Машука, кто и когда туда приехал, ход самой дуэли – всё это мы знаем из путаных показаний людей, заведомо симпатизировавших Мартынову. Но события могли происходить и иначе.
Например. К месту трагедии Лермонтов выехал из Железноводска, где провел последнюю ночь в своей жизни. Он спешил на именной бал князя Голицина, куда был приглашен. Об этом знал Мартынов, который с пистолетами поджидал поэта в четырех верстах от Пятигорска. Выбежав навстречу Лермонтову, Мартынов скинул черкеску, достал пистолеты и с угрозами предложил ему стреляться: тотчас, немедленно, без секундантов! Лермонтов не мог согласиться на дуэль на таких условиях. Он отказался и возможно пошутил над его «грозным» видом.
Или такой вариант. Мартынов и Лермонтов просто договорились о встрече. Уже на месте Мартынов (после резкого разговора?) с близкого расстояния выстрелил в сидящего на лошади поэта (потому такой угол проникновения пули в тело). После чего бросился к Глебову: выручай, была дуэль с Лермонтовым без секундантов, я его убил! Придумывается «сценарий» (но спешно, с массой нестыковок). Тогда понятно, почему лежало под дождём три часа тело Лермонтова (пока за ним не приехали). Почему возникла необходимость в появлении пистолетов Кухенрейтера (раз была дуэль – нужны более мощные). Остаётся гадать, отчего молчал Столыпин. Но, мо-жет, оттого и молчал, что чувствовал вину: не предотвратил смерть друга! А раскручивать историю до конца, задевать влиятельных в Пятигорске лиц, уличать людей с репутацией достойных офицеров – нужно ли это бы-ло престарелому коменданту Ильяшенкову?
«Уж не жду от жизни ничего я» – писал незадолго до смерти Михаил Юрьевич Лермонтов…
Лермонтов на смертном одре
На второй день после гибели поэта Р.К. Шведе создал портрет «Лермонтов на смертном одре. «Живопись нехороша, но память дорога, так как это единственный снимок», – писал в 80-х годах Д.А. Столыпин об этой работе. Здесь поэт лежит в белой рубашке, прикрытый до пояса простыней; волосы коротко острижены, рот и глаза полуоткрыты. По свидетельствам современников, Шведе точно запечатлел облик погибшего. Портрет, написанный по заказу А.А. Столыпина, много лет находился у него, а в 1882 году А. Столыпиным был передан в Лермонтовский музей. Портрет Шведе условно был отнесен к прижизненным, так как писался с натуры.
Источник: http://lermontov.info/portret/portret11.shtml
Цитаты из М.Ю.Лермонтова
Что страсти? — ведь рано иль поздно их сладкий недуг
Исчезнет при слове рассудка;
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг —
Такая пустая и глупая шутка…
Душа или покоряется природным склонностям, или борется с ними, или побеждает их. От этого — злодей, толпа и люди высокой добродетели.
Желанья!.. Что пользы напрасно и вечно желать?..
А годы проходят — все лучшие годы!
Жизнь побежденным не награда.
…Жизнь — как бал:
Кружишься — весело: кругом всё светло, ясно…
Вернулся лишь домой, наряд измятый снял —
И всё забыл, и только что устал.
За каждый светлый миг иль сладкое мгновенье
Слезами и мольбой заплатишь ты судьбе.
Человек — карета; ум — кучер; деньги и знакомства — лошади; чем более лошадей, тем скорее и быстрее карета скачет в гору.
Как жизнь скучна, когда боренья нет.
К чему глубокие познанья, жажда славы, талант и пылкая любовь свободы, когда мы их употребить не можем?
Что ни толкуй Волтер — или Декарт,
Мир для меня — колода карт,
Жизнь — банк: рок мечет, я играю.
И правила игры я к людям применяю.
Язык и золото — вот наш кинжал и яд.
Удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми: все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какою была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
И всё, что пред собой он видел, он презирал иль ненавидел.
Дело не в том, чтобы в жизни было больше дней, а в том, чтобы в днях было больше жизни.
Если б все люди побольше рассуждали, то убедились бы, что жизнь не стоит того, чтоб о ней так много заботиться.
Никому не рассказывайте о своих несчастьях: друзей это опечалит, а вра-гов развеселит.
Тебя обидел человек, а ты возьми и сделай ему добро, подари ему тепло и ласку своей души, и узелок-то развяжется, якорек спадет с твоего сердца. После этого тебе станет и жить, и дышать легче.
Что слезы женские? Вода!
Источник:https://burido.ru/704-tsitaty-lermontova на сайте Буридо