ГРАЖДАНИНЪ №7
Дмитрий Артис
Плохие парни спасут Россию…
* * *
Не в Рязани, не на Гатчине,
где поэтов пруд пруди, –
в обветшалом балаганчике
недалёкой Залихватчины
меня, матушка, роди.
Говорят, что там рассветами
любоваться, чёрт возьми, –
самый первых грех, поэтому
там родятся не поэтами,
а нормальными людьми.
Пусть услышит ветер утренний
глас младенца на версту.
В балаганчике прокуренном,
в нищете да бескультурии
до залысин дорасту.
И другого мне не надобно,
мне другое ни к чему.
Обогреть полнеба радуга
после ливня была рада, но
не случилось по уму.
В недалёкой Залихватчине
встречу старость и, звеня
бубенцами, не иначе как,
буду петь, что Залихватчина –
это родина моя.
2003
* * *
Дело к весне, похоже, и на душе покойно.
Солнце – котёнок жёлтый – трётся о подоконник.
Тихое небо в радость. Робко рассвет печалит.
Точно в такое утро как-то меня зачали.
Родственно, близко, тонко всё, что доступно взгляду.
К чёрту дурные мысли, мысли дурные к ляду!
Только не отсчитайте мне от рожденья осень.
Осенью всех поэтов, мягко сказать, заносит.
Милый такой котёнок, и не беда, что жёлтый.
Трётся, засранец, трётся о подоконник жопкой.
Дело к весне, похоже, и холодок – по коже…
Я от печали нынче радостно невозможен.
Мне от печали нынче весело и покойно.
Трётся котёнок жёлтый, трётся о подоконник.
2004
* * *
Фиолетовый замок из нежных фиалок
для Жужу, для прелестной Жужу
на высоком холме, где безумен, где ярок
беспокойный рассвет,
я сложу.
Будет ветер ненужным, уставшим, вчерашним.
Надо мной посмеются слегка,
зацепившись за шпиль фиолетовой башни,
разодетые в пух облака.
Из окошка шершавой ладошкой помашет
мне Жужу. Дорогая Жужу,
нет прелестней тебя, нет милее и краше
в целом свете, как я погляжу.
Пусть тихонько шумят вековые дубравы
и зелёные травы. Пролью
возле замка Жужу (ах, я буду забавен!)
беспокойные звуки лю-лю.
Для прелестной Жужу я из нежных фиалок
фиолетовый замок сложу
на высоком холме, где безумен, где ярок
и рассвет, и…
Влюблённый в Жужу.
2003
* * *
И я, Господь, твой плуг, и я, Господь –
влачи меня и думай обо мне.
Покорна жизни праведной вполне
сегодня умирающая плоть.
Влачи меня по старой борозде,
по рифмам – не испорчу до креста.
Я землю перемалываю там,
как небо перемалывают здесь.
В кругу друзей, с любовью на груди,
над облаком дешёвых сигарет
о том, что я один из них – поэт, –
проборозди, Господь, проборозди.
2004
* * *
В миру пребываем посредством иллюзий
и часто грустим не о том,
что лямок не тянем, что баржи не грузим,
что песен уже не поём.
Идиллия жизни. И гнёздышко свито,
и сытый голодному – друг,
и всё, что проходит сквозь донышко сита,
мы держим на линиях рук.
Не много ли счастья отмерено? Впрочем,
когда раззудится плечо,
по матушке-Волге, по отмели прочной
вальяжно идём бечевой.
2005
* * *
Мандариновый сад откровенно оранжев,
виноградная кисть невозможно легка.
Ты целуешь меня. (Целовала и раньше,
но чуть-чуть аккуратней, чуть-чуть свысока.)
Розовеет на блюдце лимонная долька,
а под рюмкой текилы желтеет весна.
Ты опять влюблена, и как будто надолго,
ты как будто надолго в меня влюблена.
Оглянуться ли нам? Ты была здесь, я не был.
Оглянусь – оглянись, отвлекусь – отвлекись.
Только тянет глаза точно в тонкую небыль
виноградная грудь – невозможная кисть.
Всё банально, обычно, возвышенно просто.
У тебя, у меня так бывало не раз.
Покатилась луна, как прыщавый подросток,
с ледяного обрыва на пыльный палас.
Ты целуешь меня. (Целовала и раньше,
но чуть-чуть аккуратней, чуть-чуть невпопад.)
На коленях твоих откровенно оранжев
мандариновый сад, мандариновый сад.
2004
Читать больше в альманахе: ГРАЖДАНИНЪ №7